Твои люди, Карпинск!

В феврале отметила 80-летний юбилей Раиса Яковлевна Прокофьева.

Договариваясь с ней об интервью накануне, я пообещала, что много времени не займу. Однако так интересна была беседа и так тепло в гостеприимной уютной квартире, что слова не сдержала – просидели мы чуть не три часа, да и то уходить не хотелось.

– О войне говорить не будем, надоело это уже всем, скажут, опять она про войну свою, – сразу предупредила меня собеседница.

– Хорошо, не будем, так не будем, – согласилась я. – Поговорим о вас, ведь войну-то вы, наверное, и не помните, вам два года с небольшим было, когда она началась?

– Как не помню, отлично помню! – возразила Раиса Яковлевна и начала рассказывать про войну.

Я записала её рассказ так, как услышала.

Раиса Яковлевна Прокофьева

Старая Русса

Жили мы в Старой Руссе, под Ленинградом, война там катком прокатилась, камня на камне не оставила. Народу очень много погибло, не успели эвакуироваться. Лето, все в садах. Не сразу и поверили, что война – договор о ненападении заключён, подумали, что так, инцидент. А немцы как начали бомбить! Люди в подвалах прятались, а потом и по второму разу по разбитым домам самолёты пошли – с воем, страшно! Кстати, настоящие звуки войны только в одном фильме я слышала, «Они сражались за Родину», и солдаты там настоящие.

Мама моя на Волховском фронте воевала, она была фельдшер, военнообязанная. Папа был учителем, сначала его тоже на фронт взяли, а потом указ вышел лиц немецкой национальности отозвать из действующей армии. Отправили его в трудармию, в «Воркуталес». Больше я их не видела. Два с половиной года мне было, когда я с бабушкой осталась. Как выжили тогда, непонятно. Немцы пришли, всё вокруг заминировали – партизан боялись. Партизаны в болотах прятались, по ночам выходили, беспокоили немцев. А немцы в болото не лезли, и в дальние деревни не заходили. Там, в тех деревнях, люди могли и посадить что-то, им полегче было.

3 февраля бабушка умерла, поэтому я свой день рождения отмечаю всегда на следующий день.

Меня взяла к себе двоюродная тётушка, Татьяна Дмитриевна, я её звала Лёля, с ней мы и пережили всю войну. Старая Русса была вся разбита, и мы ушли в деревню Борки.

Борки

Дядя Степан, обходчик собрал нас несколько семей и увёл. Старый был, ходил плохо, но у нас был за главного. У него топорик был, дрова для печурок нарубить, или что-то по хозяйству сделать – к нему обращались. Меня когда тётя крестить возила, я не понимала, что в церкви иконы, говорю: «Лёля, там на картине дедушка Степан». Она мне: перестань, мол, чушь плести. А потом подошла к иконе и поразилась сходству: дед Степан – один в один Николай Угодник! Я думаю, а может, с нами и был Николай Угодник? Неминуемо должны были помереть, а вот ведь чудом выжили… Ходили с тётушкой по деревням милостыню просить. Не везде давали. Тогда ещё тиф свирепствовал. Зайдём, бывало, в избу, Лёля сразу говорит: «Вы нас не бойтесь, мы с девочкой переболели». А хозяйка на нас не глядит, ребятишки тут же бегают, но мне ни с кем разговаривать не разрешали. Посидим, пойдём: «Спасибо, хозяюшка, погрелись мы у вас». А она выбежит за нами простоволосая, картошку или морковину даст: «Поймите вы, нет у нас ничего!». На детей кричит, а сколько в сердце доброты! Народ наш бесконечно добр. Картошка и морковка – это уже суп, не одна вода с крапивой. Как-то я упёрлась: не пойду, говорю, просить милостыню. Тогда, говорит, мы умрём. «Ну вот и хорошо, я на небе маму увижу».

Вот уже 80 лет живу, не думала никогда дожить до таких лет. А ведь маму я лет 30 после войны ждала: вдруг ошибка какая, может, в Канаду попала, были ведь такие случаи. А к тётушке в Старую Руссу я до самой её смерти ездила, в 76 лет она, на Крещенье, умерла. Таллинский поезд к нашей станции подъезжает – сердце так и забьётся: вот мои родные места, сейчас Лёлю увижу. До семи лет я с ней жила, и это были самые счастливые годы – никто меня так не любил, как тётушка.

И я её любила. Пойдём с ребятами на болото голубику собирать, так хочется тётушке ягод принести, а нельзя – клятву давали, что не скажем, что на болото ходили. Там ведь мины везде, идём шаг в шаг, встанем на одном месте, объедим все кустики, дальше так же двигаемся. Как не подорвались?.. Сто раз могло убить. Мы, шестилетки, рыбу взрывчаткой глушили! У солдат просили. Они после войны через реку Полесть переходили – измождённые, небритые. Нам только еду у них запрещали просить. Споём им три песни – у нас репертуар скудный был, пели, что от тёти Сани слышали. Она после бомбёжки к землянке прислонится и поёт. Коломбину, ещё какую-то песню. И мы, как она, тянем: «Расцветали прекрасныя розы». Молодые хохочут, пожилые слезу утрут – жалко им нас, завшивленных, в чирьях. Взрывчатку нам тайком сунут: «Мы вам ничего не давали».

Рыбалка и волки

Бикфордов шнур 13 сантиметров, надо поджечь и сразу бросать. А мне интересно, как он горит, я медлю. Васька кричит: «Бросай!». После взрыва бежим рыбу собирать, а какую не успеем – ниже по течению деревня Берёзка, там взрыв слышали, уже ждут. Сварим рыбу в каске, едим без соли, а так соли хочется!

Ваське этому лет двенадцать было, он сам никогда шнур не поджигал, мне чаще других давал. Я его как-то спросила, почему всё мне да мне. А он говорит, что по тебе, мол, плакать будет некому – одна тётя, да и та без руки. Тётушке руку при бомбёжке оторвало.

В первый класс я там пошла, нас на лошади в школу возили. Волков той зимой было тьма! Возница каждому по лучине даст: «Зажигайте». А сам лошадёнку гонит. Ничего, обошлось.

Раиса Яковлевна с сыном Игорем 40 лет назад

Карпинск

Потом в Гороно решили меня к деду, папиному отцу, отправить. Он в Карпинске в трудармии был, ещё один его сын, тоже трудармеец, Уралвагонзавод строил. Привёз сюда меня дядя Вася, а я идти в дом не хочу, страшно мне, думаю: зайду, а там немцы в касках сидят. Я знала, что моя родня – немцы, а для меня тогда немец был враг. Вышел дед, без каски, красивый, волосы седые, волнистые, улыбается. Я и успокоилась. Дедушка скоро умер – у него была открытая форма туберкулёза. Осталась я с бабушкой, она мне не совсем родная была, у дедушки это был второй брак. Жили мы на улице Северной, в бараке. Мне пришлось всё делать – и печку топила, и воду носила, и картошку на базаре продавала. Мы картошки по 400 вёдер собирали, жить-то на что-то надо. Три ведра в мешок насыплю, на плечи подниму и иду на базар. Торговать стеснялась, учительницу увижу – спрячусь. Когда всё продам, а когда и нет. Тётки в павильоне говорят: «Оставляй, девка, тут, чего туда-сюда таскать». Мне в жизни только хорошие люди встречались, плохих не помню. А вот спину я тогда надорвала, грыжу заработала, да каких только болезней у меня не было!

Саратов

Девять классов отучилась, в десятый пошла в вечернюю школу, устроилась на работу. Взяли меня в «Углестрой» курьером, потом в таксировщицы перевели. Школу закончила, и мы с приятельницей ткнули в карту наугад, оказалось, что попали в Саратов, ну и поехали туда в пединститут поступать. Я училась хорошо, какие-то экзамены уже успела сдать, следующий был немецкий, и язык я тоже неплохо знала. Но моя подруга испугалась, что не сдаст, забрала документы, ну и я за ней. Пошли в педучилище, на дошкольное воспитание.

Саратов очень красивый город – Волга, такой зелёный весь, музыкальный. Я музыку очень люблю, особенно оперу, может, Коломбина повлияла? Всё, что по радио передавали, слушала, в консерваторию на отчётный концерт ходили, там только аплодировать нельзя, а присутствовать – пожалуйста. У меня бабушка, та, что в Старой Руссе, была очень музыкальная, училась в Петербурге. Помню, в 41 году, на 7 ноября к нам пришли женщины, принесли гитару – где-то раздобыли, просят: «Спойте что-нибудь, только не про войну». Я ведь только недавно вспомнила, что она тогда пела – «Расцвели уж давно хризантемы в саду…».

После окончания училища распределение давали только на Сахалин и на Камчатку. А там неспокойно было, в Корее война, и я туда не поехала, вернулась в Карпинск.

Красочные поделки Раиса Яковлевна делает сама. Этот букет она смастерила из ленточек

Свои удивительные поделки, способные украсить любой интерьер, Раиса Яковлевна называет "пендюрками"

На ковре - инсталляция. Это любимые Борки: часовенка, березка и лещина

Карпинск. Украина. Штат Вирджиния

Мест в дошкольных учреждениях не было, устроилась в ДКУ заведующей детским сектором. Вышла замуж, перешла работать в садик – в Доме культуры приходилось и вечерами работать, и дежурить. Сначала в 3-м садике воспитателем работала, потом в «Солнышке», потом – в «Незабудке». У нас там замечательный коллектив был. Окончила вечернюю музыкальную школу по классу фортепиано, стала музыкальным руководителем. Перед пенсией снова пошла воспитательницей, в группу детей-инвалидов. Эти детки такие доверчивые, ласковые, трудолюбивые… На пенсию вышла, ещё немного поработала, и – инсульт, на работу уже не вернулась.

Мой муж, Виктор Александрович, был спокойный, уравновешенный человек, десять лет назад ушёл из жизни, и совсем я осиротела. Сын, Игорь, после института уехал по распределению на Украину, там и живёт, уже пять лет не приезжает – закон у них там такой приняли, не имеет права выехать в Россию. По скайпу разговариваем и утром и вечером, обо всём, кроме политики – прослушка, деньги он мне присылает, а вот букет подарить не может – ни с одним нашим банком связь не поддерживается. Внучка, Полинка, сейчас в Америке, учится в университете, получила грант на бесплатное обучение. Она там до этого жила год, училась в 10 классе, а 11-й заканчивала дома. Говорит, что не всё в Америке плохо, преподаватели в университете почти все из Европы. Американцы люди очень открытые, всегда готовы прийти на помощь, в чём-то наивные – например, искренне верят, что их страна спасает мир. И широкой эрудицией не отличаются, хорошо знают только то, что касается их специальности, и то не всегда. Учитель географии, например, рассказывая о России, сказал, что за Уралом никто не живёт. Пришлось, говорит, бабушка, поправить его, рассказать про Новосибирск и Академию наук, про Дальний Восток.

Когда их увижу, и увижу ли? Подруги мои вот уходят из жизни, и их место в моём сердце никто не занимает.

Конечно, Раисе Яковлевне было ещё, что рассказать, но пора и честь знать – ведь успели мы и чаю с маковым пирогом попить, и песни они мне на два голоса с подругой Галиной Львовной спели, а им ещё холодец разбирать.

«Если тебя неудача постигла,
Если не в силах развеять тоску,
Осенью мягкой, осенью тихой
Выйди скорей к моему роднику…» - эту они всегда поют в своей компании, в которой, увы, не осталось мужских голосов, споют и любимую песню Путина:

«Eсли стaлa бы я птицeй лeснoй,
Я мoглa бы улeтeть зa тoбoй.
Eсли стaлa бы я в нeбe звeздoй,
Тo свeтилa бы тeбe в чaс нoчнoй.
Всё здeсь ждeт тeбя и дышит тoбoй –
Вoзврaщaйся пoскoрee дoмoй».

«Пожилые люди, пенсионеры, ветераны – это богатство Свердловской области, наше интеллектуальное достояние. Они занимают сегодня активную гражданскую позицию, ведут общественную работу, занимаются патриотическим воспитанием нашей молодежи. Мы, со своей стороны, стремимся создать для уральских пенсионеров и ветеранов все условия для достойной жизни, активного долголетия, широкого участия в общественной жизни области. Для этого на Среднем Урале уже пять лет действует программа «Старшее поколение», – сказал вице-губернатор Павел Креков.

Это он сказал и про Раису Яковлевну, которая часто бывает в школах, рассказывает ребятам про войну, может, поэтому ей и не хотелось касаться этой темы. «Знаете, с каким вниманием они слушают! Я думала, будут смеяться над историей про Николая Угодника, но нет, приняли серьёзно», – говорит она.

Живите долго, дорогая Раиса Яковлевна! Будьте счастливы, ведь вы дарите счастье всем, кто рядом с вами, согревая теплом своей души. Спасибо вам за лучезарную улыбку, за песни, за вашу память, в которой живут настоящие звуки войны.

P.S.

Игорь все-таки нашел возможность послать маме к юбилею букет роз и "Рафаэлло" в красивой жестяной коробке.