Твои люди, Карпинск! Анна Брябрина, женщина, у которой в душе звучит музыка счастья

Чаще всего поводом для интервью с человеком, если он не политик и не актёр, становится его юбилей. И тогда вдруг выясняется, что жизнь этого простого человека зачастую интереснее, чем биография какой-нибудь знаменитости. 10 февраля свой 75-летний юбилей отметила Анна Ивановна Брябрина, и об этой женщине не очерк – роман впору писать.

У романиста материал богатый будет – кроме устных рассказов, у Анны Ивановны несколько тетрадок автобиографических стихов, есть и проза. Пишет она не только о себе, откликается её рифма и на все события, происходящие в стране, в мире. Вот, например, про Крымский мост:

Он создан на века – другим потомкам,

Как дивный сон в тумане синем.

Как пуповиной матери с ребёнком

Соединил ты Крым с Великою Россией!

Всё, что связано с Украиной, её волнует особенно, ведь родилась Анна в Одесской области, в селе Плахтеевка, училась в украинской школе. Одесские театры, бескрайние поля, сёла с белыми мазанками, утопающие в садах, навсегда остались в её сердце: «Мой милый край, родная Украина, как я люблю тебя и как скучаю!». А ведь детство девочки, которая до замужества успела сменить три фамилии и несколько детских домов, счастливым назвать трудно. Сначала носила фамилию матери – Тышевич Дарьи Митрофановны, потом почему-то стала Колесан и, наконец, её записали на фамилию отца – Камышан Ивана Афанасьевича.

Отец погиб в 44-м, в Венгрии.

– Когда принесли похоронку, у матери что-то с головой случилось, – рассказывает Анна Ивановна. – Положили её в больницу в Одессе, я осталась с тёткой, которая жила через дорогу от нас. У неё своих детей не было, муж строгий. Мать в больнице познакомилась с мужчиной, Сашей его звали, и приехала с ним. Наш дом был наполовину разрушен, может, поэтому она меня в три года сдала в детдом. Потом взяла обратно, она в это время была беременна. А Саша, муж её, и после войны в армии служил, а в наших местах бандеровцы до 50-х годов были, они его зарубили. Так и не увидел он свою дочь, без него уже Рая родилась.

Настали для семьи чёрные дни: мать практически инвалид, денег нет, сад вырубили, чтобы не платить за него налог. Есть нечего, и мать как-то собралась на базар: «Пойду поросёнка куплю». Ушла и не вернулась. «Стащила она там что-то, денег-то не было, – предполагает Анна Ивановна. Законы рынка суровы – побили её наверняка, потом в милицию сдали.

Что делать с трёхмесячной Раей – она голодная, плачет. Аннушка сама ещё кроха, пяти лет нет. В углу извёстка стояла, и чтобы малышка наконец замолчала, старшая сестра, зацепив на кончик палочки этой извести, попыталась её накормить. Понятно, что та зашлась диким криком. Анюта испугалась, завернув сестрёнку в какой-то платок, побежала к тётке. Хозяев дома не оказалось, зато на лавке стоял «малэнький глэчик» со сметаной. Зачерпывая сметану прямо рукой, она стала пихать её в орущий рот. Малышка обсасывала сметану с пальчиков и помаленьку успокоилась. Наелась и сама Аня. Расплата-расправа последовала скоро. «Пришёл крёстный, муж тёти, развязал с одного постола кожаную верёвочку и давай нас бить, да так, что у меня кожа полопалась. Рае меньше досталось – то ли я её закрывала, то ли он побоялся бить младенца. Тётя пришла, увидела, легла на нас, чтобы совсем не убил. Не сказать, что они бедно жили – корова у них была, но мы им были не нужны».

Подержав девчонку у себя, пока не зажили рубцы, «крёстный» отвёз Аню в детдом в Николаевку. Мать всё-таки вернулась: «приехала больная-пребольная, в сопровождении мужиков. Раю сдали в приют».

Анна Ивановна предполагает, что говорила она в раннем детстве на молдавском языке, так как отец был молдаванин, а потом, когда попала в детдом, где «в кучу собрали украинцев, румын, болгар, молдаван, только русских не было», стала говорить на украинском, так сказать, языке межнационального общения. Кормили их хотя и однообразно – кусок брынзы и хлеб, но зато каждый день. Иногда давали пшённую кашу с червями. Дети червей вытаскивали, а воспитательница ругалась: «Ешьте всё подряд, нечего на столе кучки делать».

Детдома закрывались, и из Николаевки детей перевели в Старую Трояновку, потом Аня попала в Утконосовку и, наконец, в Одессу. Мысли о маме не покидали её, и она постоянно спрашивала: «Почему ко мне мама не приезжает?».

– Пойдём гулять, столбы у дороги гудят, а я приложу голову к столбу, как будто это телефон, прошу: «Мама, приезжай», – рассказывает про свою сиротскую тоску-печаль Анна Ивановна. – Сжалились надо мной, стали искать, посылали запросы. Нашли в Петропавловске-Камчатском, когда я уже в 9-м классе училась. Прислала она письмо, фотографию, потом сама приехала. Работала она там штукатуром, получала хорошие деньги, мне тысячу дала. Я накупила всем девочкам (в спальне нас было десять девчонок) нитки для рукоделия, конфет, четыре круглых булки горячего чёрного хлеба. Гордая такая была, что подруг могла угостить, ведь мы как сёстры были.

Потом они с матерью поехали к тётке. Муж её к тому времени присмирел – ранение в пах дало серьёзные осложнения, он стал тяжёлым инвалидом. Спросили про Раечку, а те говорят, нет, мол, никакой Раечки. Прожили у родственников три месяца, потом с Камчатки пришло письмо – у матери там остался муж, с которым они познакомились на Сахалине. Он воевал, был ранен в глаз, попал в плен, а как освободили, дали десять лет лагерей – должен застрелиться, хоть и был без сознания.

Потом Леонид Дормидонтович (так звали нового отчима Ани) прислал телеграмму: «Приезжайте в Карпинск».

В Карпинске жила его мать, вызвала сына к себе, когда у них сгорел дом, чтобы помог отстроиться. Он построил им большой дом – и сейчас в конце улицы Валенторской стоит. Как «тепло» их приняли на Урале, Анна Ивановна рассказывает спокойно, отболело, наверное.

– Забирала меня мама под Новый год из детдома, мне там «в приданое» всё новое давали, и пальто и обувь, всю одежду, но она отказалась, сказала, приедем, всё купим. Она и сама была очень хорошо одета – вся в мехах. Приехали и оказались бедными родственниками – он на те деньги, что у них были (ни много ни мало шесть тысяч рублей) дом отстроил, а остальные с друзьями спустил.

Дом большой, но без перегородок – одна комната, кроме нас, там ещё пятеро: мать, его сестра со своей семьёй. Посадили нас по приезде за стол, на столе пельмени, винегрет, хлеба нарезано, лук. Я пельмень с редькой попробовала, первый раз такое ела, на Украине-то вареники – с сыром, с вишней. Спрашиваю маму потихонечку: «Вы о цё куштувалы?» – «Куштувала» – «А чого оно гимном пахне?». Муж сестры услышал, да как запустит в меня табуреткой.

В школу девочке идти оказалось не в чем, надела мамины туфли на высоких каблуках, пиджак отчима, голову шалью какой-то замотала – так и ходила. Да ещё по-русски не говорила.

– Стою у доски, отвечаю, а надо мной все смеются. Учительница прикрикнет – тише, мол, не слышу из-за вас ничего. А я ей говорю: «Нехай смеються, вы их не слухайте, вы мене слухайте». Прозвали меня «Нехай». Повзрослели когда, по-другому стали относиться, сейчас встречают – уважают, – рассказывает моя собеседница, которой благодаря упорству удалось закончить школу, и даже русский она на четыре сдала.

Дома обстановка была невыносимой: отчим пил, для «приживалок» готовили похлёбку, сами ели колбасу, которую демонстративно оставляли на столе, и однажды обвинили Аню в том, что она де стащила со стола кружок колбасы. «Не брала я колбасу, даже не смотрела в ту сторону, хотя запах, конечно, чувствовала, раньше же колбасу хорошую делали». Хотя и голодная ходила, унижаться бы не стала: ела пустую похлёбку, да ещё чай пила. «Чай до сих пор не люблю, – признаётся она, – у нас на Украине его не пьют, там вино пьют и суп фруктовый ложками хлебают».

Так жить было нельзя, пришлось съехать – нашли избушку и ушли. Мать с мужем на лежанке из досок спят, Анна – на полу. Отчим пьёт беспробудно, нигде не работает. Подрабатывал частными заказами: шкафы, рамы оконные делал – столяром хорошим был, руки золотые. Анна Ивановна говорит: «Я на него зла не держу, когда постарше стала, жалела его даже – обижен судьбой человек: и власть несправедливо обошлась, и родня подло поступила, потому и пил».

Мать зарабатывала тем, что варила «занятым» людям, брала стирку – «бельё как лебедь белое, а ей сунут три или пять рублей…».

Решили строиться, на берегу речки, на улице Ким. Леонид Дормидонтович устроился на кирпичный завод, ему там отдали списанную сушилку, он её разобрал на стройматериал. Вкопали четыре столба, обшили с двух сторон досками, заполнили опилками вперемешку со шлаком – вот и стены. Возвели стропила, покрыли тёсом и стали жить. И всю эту стройку они осилили вдвоём: мужик с чёрной повязкой на выбитом глазу и девчонка шестнадцати лет, которая и доски с ним таскала, и опил с лесозавода на колышке возила, и стропила держала («Матюков собрала, не сосчитать»). И потом дрова сама на всю зиму заготавливала – возила на плоту горбыль, рубила топором. И сейчас Анна Ивановна топором лучше любого мужика орудует. Да только не прошла тяжёлая работа даром – до сих пор спиной мается.

Мать, надо сказать, тоже свою лепту в строительство внесла, пригодилась её специальность – штукатур. «Заляпали мы стены глиной с соломой, заштукатурили, а потом стали людям штукатурить». Работы хватало: стали давать ссуду 700 рублей на индивидуальное строительство, строились многие – застроилась вторая сторона Валенторской, улица Калинина. «Штукатурили с утра до вечера, ноги холодные. Кто покормит, а кто и нет».

И однажды скромную и очень симпатичную девушку за работой приметил местный парень – Юра Брябрин. Так она в 17 лет вышла замуж, ушла жить в семью мужа. Вся семья – он да мать парализованная. Там тоже своя тяжёлая история, связанная с войной. Потом Грухин Николай Павлович поставил свекровку на ноги – ходить стала, правда левую ногу приволакивала.

Тем временем нашлась Раечка, привезли её да сразу в интернат отдали. Мать вскоре умерла.

На другой день после 18-го своего дня рождения родила Анна сына, Валеру. Он бы мог остаться единственным ребёнком, так как Анна решила больше не рожать – муж пил, помощи ждать неоткуда. Но когда собралась на аборт, воспротивилась свекровь, заплакала: «А вдруг умрёшь, что я с мальцом делать буду?». Так в семье Брябриных появился Олег. «И слава Богу, сыновья мои не пьют, не курят», – с гордостью говорит Анна Ивановна. Она и о муже вспоминает с уважением: «В 14 лет он пошёл работать на машзавод, отработал 36 лет слесарем в котельной. Мы с ним недостроенный дом купили, достроили, скотину завели – корову, поросят. Хозяйственный был – всё в дом. В 90-м году умер – дружки в драке порезали, до больницы не довезли».

Погоревала вдова, но не стала всю жизнь чёрный платок носить – встретила хорошего человека и в другой раз замуж вышла. «Эх, кабы я всю жизнь так прожила, как последние 29 лет с Арнольдом Ивановичем! – с некоторой грустью говорит Анна Ивановна – А тоже ведь и с ним корову держали, и землю хапали – а зачем? Продавали всё задёшево, чуть не дарили. Когда спина стала сильно болеть, решили бросить всё – я дом продала, он – квартиру, купили вот эту квартиру, здесь и живём».

Анна Ивановна давно на пенсии – отработав всю жизнь в гальваническом цехе на Эльмаше, за что получила звание «Ветеран труда», вышла на заслуженный отдых в 50 лет. У Валеры двое детей и внук, у деда (так зовёт мужа Анна Ивановна) шесть внуков и два правнука. Раечка живёт на кордоне, ей уже 70 лет, занимается рыбалкой, в городе бывает редко. Анна Ивановна нашла своё призвание в творчестве: как вы уже знаете, пишет стихи, признаваясь в любви второй своей родине: «Люблю тебя, моя Россия, люблю тебя я всей душой! Твои леса, туманы синие, характер русский озорной!». «Я на Урале прожила всю жизнь. Конечно, тут природа хороша… Вот и смекни, какой я родиной горжусь. Здесь мои дети родились, и я тут пригожусь».

Проснулся в ней ещё и художник: два угла в гостиной плотно увешаны яркими акварелями, экспозиция постоянно обновляется – новая картина меняет какую-то из тех, что уже примелькались глазу.

– В моих стихах – на мокром месте глазки

В картинках – простота, наивность, благодать.

Точнее, чем она сама, о творчестве Анны Ивановны Брябриной не скажешь. Не чужда тонкой натуре нашего юбиляра и музыка, она любит классику: Шопена, Вивальди, Моцарта поминает в стихах, своему учителю музыки, который божественно играл на скрипке, посвятила длинное стихотворение, где есть такие строки: «И льётся нежно и печально до небес «Прощанье с Родиной» – Огинского прекрасный полонез». Очень любит петь украинские песни – голос у неё сильный, высокий. Так уж мне повезло, что за короткое время я уже второй раз услышала «Цвiте терен» в прекрасном исполнении – благодаря героиням моих зарисовок.

Пожелаем Анне Ивановне долголетия, в том числе и творческого – пусть рождаются новые стихи, расцветает новыми красками её наивная живопись, а в душе звучит музыка счастья.